Полемический проект Богдана Бунчака “О благотворном значении ереси” затрагивает две важные темы: феномен цензуры и политику ереси. В художественных кругах дискуссия относительно цензуры получила новое развитие в 2017 году в связи с известными событиями в Центре визуальной культуры и музее Павла Тычины. Одной из задач Нафталина является демонстрация того, что ставить точку в этой дискуссии было бы крайне преждевременно. Можно говорить о том, что Богдан Бунчак развивает мысль Никиты Кадана: “иногда слово "цензура" стоит употребить безоценочно, по крайней мере без активной обвинительной окраски”. Действительно, если отказаться (напомним: отказ - ключевой методологический параметр Нафталина) от демонизирующей цензуру оптики, можно разрешить себе ставить различные на первый взгляд еретические вопросы.
Может ли цензура быть переосмыслена в терминах художественных практик? Существует ли у этого явления ненулевой формотворческий потенциал?
Зачеркивая пассажи из буклета религиозной секты ильинцев посредством собственноручно изготовленного деревянного стилоса и чернил, Богдан Бунчак спрашивает: можно ли, цензурируя, создавать смыслы, а не уничтожать их? Утверждая первое, художник открывает перед зрителем целый ряд непростых дискуссионных моментов. Маркировка того или иного убеждения как еретического - акт сущностно институциональный и политический. Осуществляя эту маркировку, в частности, на вселенских соборах, отцы церкви одновременно признавали ценность ересей для укрепления теоретических позиций церкви за счет диктуемой появлением новых “лжеучений” необходимости выработки церковью апологетической контр-аргументации. Выражаясь современным языком, ересь рассматривалась как вирус, вырабатывая антитела к которому, инфицированный организм излечивается и становится сильнее.
Эти теологические разработки принимали форму полемических трактатов с названиями, в которых симптоматично фигурировало слово “против”: “Против Евномия”, “Против ариан”, “Против несториан” и т.д. Но если постоянное возникновение новых ересей воспринималось отцами церкви как одно из доказательств наличия единой истины, имеет место и обратное: парадоксальным образом эти тексты фиксировали факт существования еретических ответвлений и документировали их богословскую повестку.
И в каком-то смысле подогревали к ним интерес.